Кофемолка - Страница 81

— Вы, полагаю, шутите.

— Шучу? Может, рассказать тебе, как мы эти улицы отвоевывали? Шуточки! — Ави сорвался на крик. — Рассказать, как наши ребята гоняли латиносов с этого квартала бейсбольными битами, пока район не посветлел и белые люди не начали ездить сюда за покупками? Или тебе это неприятно слушать? Шучу я, он полагает! А как вы, русские, отбили себе Брайтон-Бич в семидесятых, знаешь? Иди спроси какого-нибудь старого негра в Кони-Айленд, как там все было. Эх, — Ави скорчил кислую гримасу и потряс головой, — умный вроде парень, а не знаешь ни черта.

— Это правда, — сказал я. — Это правда. Впрочем, погодите. Когда вам стало известно, что… неужели до того, как мы… ну… мы же, получается, последние арендаторы, которых вы в эти дома пустили.

Впервые за все время, что я его знал, Ави заметно потупился. Это было не выражение лица, а скорее поза: плечи чуть просели, голова опустилась на дюйм-другой.

— И что с того, — пробормотал он.

— Мы же подписали контракт на десять лет.

— Я достаточно в своей жизни повидал заведений, — сказал Сосна, распрямляя позвоночник. — Ваше смотрелось как однолетка. Все? Доволен?

— Какая еще однолетка?

— Однолетняя. Бизнес на один год. Я прикинул: лето вас доконает, вымететесь до зимних праздников. Так и случилось!

Что-то в голосе Сосны было не то. Он перебарщивал с цинизмом. Ави играл Ави, что есть силы затаптывая давешний проблеск раскаяния.

— Что же вы тогда нас к своему двоюродному брату водили? — надавил я. — Все ваши бесплатные советы? Знакомство с Ореном?

Сосна поскреб подбородок, кашлянул и снова поднялся со стула.

— Не знаю. Может, хотел, чтобы у вас все получилось. Не знаю! Иди к черту, Шарф. Катись отсюда, пока я насчет ноября не передумал.

Я покатился. Я брел обратно к бездыханному «Кольшицкому», и каждая витрина, мимо которой я проходил — опрятный коктейль-бар, магазинчик дорогой оптики, гитарный бутик, хозяин которого паял свои собственные педали, — казалась мне обреченной. Впервые за долгие месяцы я видел, что именно мы все из себя представляли: одноразовый реквизит для переходного периода. От нас требовалось открыться, обжить район и сдохнуть, освободив помещение для более серьезных, профессиональных, скучных заведений. Затычки. Прокладки. Удобрение для будущих «Макдональдсов» и «Зар». Наше истинное наследие — и в этом плане «Кольшицкий» мог считаться успехом — уютный налет мелкого предпринимательства, который будет липнуть к этим кварталам еще долгие годы после того, как окочурится последний из нас. Мы будем жить в чужой ностальгии, облагороженные задним числом, отполированные лаком памяти. Те, что поумнее, используют наши имена и вывески в качестве элементов декора. Фиаско создает мгновенные реликвии.

Мне ужасно захотелось, чтобы рядом была Нина и чтобы с ней можно было всем этим поделиться. Она бы играючи сказала что-нибудь великолепно снобское в ответ. Мы бы посмеялись. Я бы попытался развить тему. Она сказала бы «шшш», и мы пошли бы в кино. Мне не хватало этого больше всего на свете, этого ее «шшш».

Так как половина квартала шла на снос, вопрос о спасении кафе (оцененного в жалкие 35 тысяч в моем последнем крейговском кридекёре ) больше не стоял. Я отослал «Ранчилио» обратно Цайдлю в покрытие хоть части нашего огромного долга и выставил все остальное оборудование на продажу за шесть тысяч долларов. «УЙМА ФИГНИ ЗАДЕШЕВО», гласила заглавная строка объявления. «УВОЗИТЕ САМИ». Как далеко от «Изысканное, но не помпезное венское кафе ищет сотрудников». И всего пять месяцев между двумя фразами.

Покупатели объявились в считанные минуты: ясноглазая тридцатилетняя пара по имени Майкл и Лили Андерс. Он был родом из Миннесоты и при деньгах, она — крохотная француженка, и оба готовились явить народу свой собственный шоколадный бар в Западном Челси. Я на мгновение задумался, не прикончить ли их обоих из чистого милосердия прямо на месте и скормить тела голодающей Кацуко. Увы, деньги мне были нужнее. За шесть тысяч долларов я мог купить себе год проживания в гостевой спальне у Алекса Блюца. За пятерку, найденную в ущельях дивана, тем временем я мог купить пластмассовую бутылку водки, что и сделал. Я уговорил ее в тот же вечер, мешая пополам с водой из-под крана, и постановил назвать этот коктейль «Гудзонский Особый».

Ночью мне снились автокатастрофы, и ретровирусы, и глаз, подмигивающий вверх тормашками с поверхности перевернутой пирамиды. Я проснулся, как в плохом фильме, задыхаясь и в холодном поту. Кацуко, сидевшая, как демон, у меня на груди, отлетела в сторону и зашипела. В квартире кто-то был; мимо спальни по направлению к кухне процокали целеустремленные каблучки. Нина! Нина вернулась.

— О, утро доброе, — сказала Ки Ляу, копаясь в кладовке.

— Господи, — взмолился я, ожидая, что сейчас проснусь еще раз.

— Нашла, — теща триумфально вытянула пузырек капсул с экстрактом женьшеня, который Нина добавляла в воду, а иногда и в кофе. Отломанные головки капсул вечно катались по кухонному полу, как прозрачные пульки, что когда-то меня несказанно раздражало. — Нине нужно.

Я взглянул на циферблат микроволновки. На дворе было 6:45 утра, но Ки выглядела так, как будто отлучилась на минутку с официального приема. На ней была юбка ее излюбленной длины — на дюйм короче, чем пристало ее возрасту — и жакет в слегка военизированном стиле. Я моргнул — медленно, несколько раз. Ки не растворилась в воздухе. Вместо этого она продолжала шарить по нашим кухонным полкам, периодически вытягивая тот или иной предмет и опуская его в стоящую возле плиты коробку.