Кофемолка - Страница 73

Черта лысого! Фельдшер знал. Иначе бы не вызвался писать о нас. Энтузиазм его и выдал. Конец. Синие, еле теплые, бездыханные и т. д. Одной ногой в могиле. Фотки под катом. Нетвердой рукой я набрал номер «Киркуса».

— Офис Алекса Блюца, — ответил Алекс. Он любил делать вид, что у него есть секретарь.

— Соединяю с Марком Шарфом. Марк Шарф на линии, — сказал я. В эту игру могут играть и двое.

— Марк?

— Алекс.

— А! Я тебя не узнал. Как твои дела? Слушай, я страшно извиняюсь, что еще не зашел в кафе. Я обещаю, как только…

— Не суетись. Все, что мне от тебя нужно, — это ответ на один вопрос.

— Ладно. Нет, Марк, я сожалею, но ты не в моем вкусе, — Блюц зашелся фальстафовским гоготом.

— Умора. Слушай. Меня тут донимает легкая паранойя, и мне нужно услышать из твоих уст, что писатель не может узнать имя критика. Что такого не случалось за всю историю «Киркуса», ни разу. Что существуют юридические меры на случай, если это произойдет.

— Почему? Что случилось?

Я вздохнул:

— Ничего не случилось. Мне просто нужно это услышать, и все будет хорошо.

Алекс причмокнул губами, посвистел, напел пару тактов какого-то бродвейского мотивчика — словом, сделал все, что можно, чтобы выиграть время в разговоре, разве что сигарету не закурил.

— Этот вопрос относится к какой-то конкретной рецензии? — осторожно спросил он наконец.

— А что? Ты знаешь, о какой рецензии мне стоит беспокоиться? О господи — знаешь ведь!

— Марк!

— Как это произошло?

— Я… я мог… Понимаешь, — тихо сказал Алекс, — иногда, если рецензия очень… очень… негативная… то мы советуемся с юристом. На всякий случай. Ты знаешь, как глупо люди реагируют. И я мог… нечаянно… идентифицировать автора. Неаккуратная пересылка мейла. Не помню. Что случилось? У тебя возникли проблемы?

— Что-то в этом роде, — признался я. — С какой юридической фирмой вы работаете?

— Сейчас посмотрю, — он застучал по клавишам. — «Хатоши и Фрадкин».

— Как пишется «Хатоши»?

Алекс объяснил. Я тут же повесил трубку — приятно быть бесцеремонным — и переключился обратно на «Гугл». «Хатоши Фельдшер». Ничего. «Фрадкин Фельдшер». Секундой позже я читал в свадебной рубрике «Нью-Йорк Тайме» восторженное объявление о бракосочетании госпожи Фрадкин и господина Фельдшера. Технология беспощадна.

Была там и фотография; молодая пара мучительно пыталась не позировать. Невеста — пустоглазая красотка в пуловере, пастельный оттенок которого угадывался даже на черно-белом фото. Джереми Фельдшер, человек, готовый уничтожить меня в следующий понедельник, лыбился под свежей стрижкой. Смазливый до вульгарности, он напоминал молодого Джона Стюарта. Они познакомились на его чтениях! Я почувствовал неожиданное сочувствие к этому парню — даже что-то вроде родства. Вот, в конце концов, еще один графоман, собравшийся жениться на дочке юриста. Она думает, что это ей повезло с ним. Он уже знает правду.

«Трехполюсность» ни в коей мере не стала бестселлером. Возможно даже, что именно моя рецензия в «Киркусе», который читают библиотекари и владельцы книжных, создала непреодолимое препятствие на пути к успеху. Дебют неизвестного автора, и первые рецензии пессимистичны — вы бы его закупили? Я знал людей типа Фельдшера: если первый роман проходит незамеченным, на второй их не хватает. Они поступают на солидную работу и теряют моложавую внешность за считанные недели. Этот, наверное, был лысее в последнем кадре пленки, отснятой фотографом «Таймс», чем в первом.

Я вернулся в пустой «Кольшицкий» на шатком автопилоте и минут двадцать исправно бранил Карину за опоздание, выливая на нее ту простую и жестокую риторику, которую никогда не позволял себе с Ниной. Я наслаждался каждым словом. «Извини меня, — повторяла она снова и снова. — Я ужасная».

— И что это за штуки с «Челюстями»? Ты с ними разговаривала? Кто-то нас фотографировал?

— Извини меня. Я ужасная.

— Ничего, — пробормотал наконец я, вдоволь насытившись ее чувством вины и отваливаясь, как клещ. — Как видишь, у меня выдался плохой день. Дай мне этот чертов телефон.

Она протянула мне трубку — наши руки не соприкоснулись, но пересеклись их тепловые поля — и забилась в угол. Две минуты спустя я наконец смог набрать все цифры в номере «Будильника» в правильном порядке. Ответила Норико.

— Привет, — сказал я, — я хотел бы поговорить с Брук.

— По какому вопросу? — будто не звонила мне час назад, вереща, как шалая канарейка.

— По вопросу отказа от ваших услуг.

— Одну минутку, я вас соединю, — минутка оказалась долгой, так как Брук, несомненно, информировали о происходящем. Когда она ответила, в ее голосе уже позванивала сталь.

— Марк! Мне рассказывают страшные вещи. Это правда?

— Да, извините. Мы просто не можем… — я бросил стыдливый взгляд на свою работницу, прикрыл трубку рукой а-ля Нина, и прошептал: — Мы больше не можем позволить себе такие расходы.

— Мне очень жаль это слышать.

— Не сомневаюсь. Когда я смогу… когда бы я мог зайти забрать наш аванс?

— О, господин Шарф, — Брук тоже перешла на сиплый шепот. — Аванс, я боюсь, нам придется оставить за собой. У нас же с вами шестимесячный контракт, помните?

— Нет… То есть да. Я помню. Но… Нет. Пожалуйста.

— Крайне, крайне сожалею, — вздохнула Брук, сокрушаясь. — Сейчас, наверное, не самое подходящее время напоминать вам, что плату за ноябрь нужно внести до понедельника. Вы нас не предупредили до двадцатого числа, так что вы у нас уже в смете на ноябрь… Хотя знаете что? — продолжила она материнским тоном. — Я посмотрю, можно ли ее наполовину уменьшить. Это будет справедливо. Норико позаботится о деталях.