Кофемолка - Страница 58

Левое веко Нины дернулось — доселе не виданный мною тик.

— О, ты бы только посмотрела на эту квартиру, — продолжила Ки. — Очаровательный район, в здании полно экспатов с Запада. Очень важно окружить себя американскими соседями. Иначе эти бомжи-бумипутра решат, что ты из Гонконга или, еще хуже, из Сингапура. — Сингапур, судя по всему, был Бруклином Малайзии. — Вот увидишь, мы ее продадим через два года, удвоив цену.

Я праздно размышлял, требуется ли от меня какая-либо реакция. Предложить Нине работу и квартиру в Куала-Лумпуре в моем присутствии было столь явным и грубым афронтом, что у меня попросту не хватало амуниции для ответного удара. И как бы он выглядел, пропорциональный ответ? Вмазать по-хрущевски кулаком по столу? «Нина, пошли отсюда»? На фоне неумолкающей болтовни Ки я с болью ощутил молчание Нины. Она готова была либо взорваться, либо принять предложение. Когда она наконец заговорила, ее голос был по-прежнему спокоен, но каждое слово сочилось возмущением. Я едва не зааплодировал ей.

— Мама, — произнесла Нина, глядя в тарелку. Даже сквозь челку были видны напряженные линии, прорезавшие ее лоб. — Я решу, брать ли мне в долг под залог квартиры или нет. К тому же, ты же не думаешь, что Марк сможет просто ко мне присоединиться, правда?

— Почему? — искренне удивилась Ки. — Я понимаю, если бы речь шла о том, чтобы оставить здесь карьеру. Никто не хочет такой нагрузки на отношения. Но у вас тут всего лишь кафе, правильно? И, Марк, дорогой, разве вы в следующем году не пишете книгу?

Мы попрощались между каменных львов при входе в «Пенинсулу». Мы с Ниной пошли домой, держась за руки, по ярко освещенной южной кромке великого парка. Когда мы добрались до квартиры, Нина внезапно оттолкнула меня, юркнула в ванную и отвернула до упора оба крана, чтобы замаскировать звуки рвоты. Она вышла минутой позже, посеревшая, с пустыми глазами.

— Ты выглядишь как Ахматова на картине Модильяни, — сказал я и тут же устыдился.

— А?

Что я несу, в самом деле.

— Извини, — сказал я. — Ты в порядке?

— Нет. — Нина подняла Кацуко и прижала извивающуюся кошку к груди.

Я попытался приободрить ее:

— Ну и пусть она покупает квартиру в Куала-Лумпуре. Это ее деньги, в конце концов. Не значит, что ты должна туда ехать.

Нина опустила голову.

— Мне кажется, она пытается нас спасти.

— Размахивая у тебя перед носом ключами и билетами?

— Наверное… в этом есть своя логика… для нее.

— Нет в этом никакой логики. Она повторяет трюк, загнавший тебя на юридический. Жмет на чувство вины, — я начал ходить кругами, как одержимый. — О, Нина, Нина, Нина, Нина. Ты что, не видишь, что она пытается избавиться от меня?

— Как?

— Я боюсь, она поняла, что вся история с книгой — чепуха, как только я о ней заговорил. Она, конечно, злой гений, ничего не скажешь. Отсюда и блестящая идея с Куала-Лумпуром.

— Марк, — мягко сказала Нина. — Я боюсь, ты тут ни при чем.

— Неправда. Она хочет от меня избавиться, — я прекратил метания. — Ладно, хорошо, не важно. Только обещай мне, что ты не собираешься туда ехать.

— Разумеется, никуда я не поеду.

— Пообещай!

Я еле удержался от выкрика «Громче!» или «Я тебя не слышу!». Не уверен, откуда взялся этот сержантский лай. Нина закрыла голову руками.

— Обещаю, — прошептала она.

Открытие выставки удалось — в том узком смысле, что люди на него собрались. Сперва толпа состояла в основном из Нининых личных приглашенцев. Комнату заполнил типичный галерейный гвалт: перестук высоких каблуков, вежливый полушепот, редкий взрыв светского смеха. Самые занимательные беседы складывались вокруг портрета Вика, которого Нина включила в проект после Радиного неустанного лоббирования и под сомнительным предлогом, что работа музыканта — это тоже род мелкого предпринимательства. Вик был снят стоящим по пояс в сорняках в местном коммунальном садике, с шаткой двадцатиметровой фолк-скульптурой под названием «Башня игрушек» на заднем плане. Это соседство как нельзя больше гармонировало с мерзким имиджем Фиоретти. Место съемки явно было его идеей. Большинство гостей его, кажется, узнавали.

Нина заняла пост у дверей, приветствуя входящих и указывая оптимальный маршрут (по часовой стрелке от Массимо к ювелирше Бетти). Мой портрет был прислонен к кофеварке в самой глубине кафе. Я стоял за прилавком и разливал тепловатый «грюнер вельтлинер» на фоне своей собственной ухмыляющейся ряшки.

Тем временем новость об открывшейся выставке расходилась по всему кварталу между Ниниными моделями. Индийский мальчик, продающий носки и увековеченный ковыряющимся в носу, заглянул первым. Он посмотрел на свое огромное изображение, наклонил голову так и этак, поковырял в носу и очень быстро ушел, не сказав ни слова.

Ки приехала рано и тут же задала вечеру радикально новую планку в области гардероба своим кремовым костюмом «Шанель» с черной каймой. Лимузин с логотипом отеля «Пенинсула» остался ждать ее снаружи, придавая выставке вид голливудской премьеры. Само присутствие Ки Ляу в нашем кафе, даже превращенном в галерею, напоминало странный сон. Я и вообразить не мог, как чувствовала себя Нина. Ее мать уважительно обошла экспозицию. Она остановилась перед Ави Сосна, снятым у Ярона в «Каса Кава», с руками, смазанными жестикуляцией, и буравящим зрителя полуживым взглядом; она едва ли не ускорила шаг, встретившись лицом к подбородку со мной. В этот момент третий мир врезался в два уже столкнувшихся: вошел живой Ави в сопровождении Берты.